«В стары годы морозы были градусов на 200, на 300. На моей памяти до 500 доходило.

На морозе всяко слово как вылетит – и замёрзнет. У всякого слова свой вид, свой цвет, свой свет. Девки из мороженых песен кружева плетут да всякие узорности. Дом поперед весь увесят, на конёк затейливо слово с прискоком скажут, по краям частушки навесят.

Нарядней нашей деревни нигде нет».

Не за морями глыбокима, не за горами высокима, не в каком-то там неведомом царстве, а прямо в нашем родном расейском государстве, завелся некоторый, как его люди ученые, грамоте обученные, называют, анклав. Государство, прости господи, в государстве. Канцелярией прозывается.

Живет в Канцелярии чудной народец – канцеляры. По наружному образу сии канцеляры от людей обнаковенных, православных, вовсе не отличаются, разве что галстуками на шее во всяко время суток да видом суровым, неуклонным.

Портрет типичного канцеляра.

Однако, паче вида сумрачного, канцеляры выделяются речью своей канцелярской. Со стороны слыша, все слова канцелярского языка, вроде как, наши, русские. Ан, вникнув, разумеешь: слова-то, может, и русские, а язык басурманский. Хуже германского, честно слово, там хоть понятно всё: «Hende hoch, Hitler kaput», – а тут…

Вот, припустим, по-нашему будет «старик». А по-канцелярски? «Человек преклонного возраста». По-нашему «дед», а по-канцелярски «человек преклонного возраста». «Дедушка» –  «человек преклонного возраста». «Бабушка»  –  «человек преклонного возраста». «Бабка, бабуся, дедуля, бабулечка-красотулечка, старушка, старуха, старушонка, старушенция, старичок, старец, старикашка, дедок, грымза старая, старый пердун» – «человек преклонного возраста».

Или, напротив: «Мальчик»? «Несовершеннолетний». «Девочка»? «Несовершеннолетняя». «Ребенок, мальчишка, мальчонка, мальчуган, отрок, малыш, малец, малой, пацан, шкет, мелкий, дитя, дитё, дитятко, младенец, крошка, детка, девчонка, девчоночка, малышка, девчушка, девонька, малютка, малявка, чадо, чадунюшка, карапуз, бутуз, спиногрыз» – «несовершеннолетний», как варьянт – «малолетний».

Или вот, к примеру, школа по-русски. А по-ихнему? «МОУ»! «Муниципальное образовательное учреждение»! Детский садик – МДОУ, сука!

 Канцелярка – служащая департамента народного просвещения, заслуженный работник МДОУ.

И так во всём, за что ни возьмись! «Ехать на машине» – «двигаться в транспортном средстве», «идти домой» – «следовать к месту постоянного проживания», «купить папирос» – «приобрести табачные изделия», «выпить водки» – «употребить спиртной напиток»… Твою мать! («нецензурно выражаться»). Тако ощущение в роте, будто с утра до заката солнца кусок пластмассы жевал.

А еще в канцелярском языке многие слова напрочь отсутствывают: истина, правда, добро, зло, грех, любовь, дружба, приязнь, тщета, совесть, вдохновение, честь, глупость, стыд, надменность, приветливость, ласка, поцелуй, губы… Почитай, прОцентов на 90 отсутствывают. Ни самих слов, ни их эрзацев-заменителей. А раз слов нет, то и понятиев таких меж канцеляров не водится. Как живут? Неведомо. Небось, скучно.

Но тут ведь что тревожит, аппетиту лишает. Жили бы канцеляры в своем анклаве, общались бы один с другим на своем тарабарском наречии, да и бог бы с ними. Так ведь нет же ж! Вылазиют оттудова, тряся галстуками, и ну с нами разговаривать! «Данный гражданин на данном транспортном средстве… учреждения сферы культуры в данном квартале… неуклонный рост надоев и урожайности… привлечение инвестиций… повышение ответственности…» 

Взрослым-то людям русским, хоть и тяжко тако надругательство над русскими словами наблюдать, но ничего, пока терпят, всяк про себя читая, кто Отче наш, кто «сначала я молчать хотела, поверьте, моего стыда вы б не узнали никогда, когда б надежду я имела хоть редко, хоть в неделю раз в деревне нашей видеть вас». 

А вот ребятня… Жутко за нее. Стрёмно. Оне ж грамоте даже не обучены, Свято писание с Пушкиным да Чеховым недоступно. Родители, которые поумнее, пытаются научить их родному языку, книжки хорошие перед сном читают, да куда там! Воспитатели в МДОУ да учителя в МОУ, почитай, почти сплошь все канцелярского племени, в телевизорах одне рожи канцелярские с утра до вечера висят, в интернете такое творится, что лучше бы канцеляры и интернет оккупировали. 

Словом, бедные чада. А ежели кто с ними на человеческом языке заговорить попытается, так тут же со всех щелей выбегают пыльные канцеляры, и ну шипеть: «Как можно! Речка не течет, а протекает, человек не живет в покосившемся доме с мезонином, а проживает по адресу улица Карла Либкнехта, дом 12, а слова «жопа» вообще нет!»

Подойдешь, бывалоча, к какому-нибудь канцеляру, спросишь участливо: «А мама-то у тебя, болезный, есть, или, может, ты инкубаторский?» «Есть, – отвечает обидчиво, – Аграфеной Митрофановной зовут, совсем уж человеком преклонного возраста стала. Нет, канцелярскому языку она меня не обучала, это я сам постиг: сначала в школе (тогда МОУ еще так назывались) поднабрался, потом на Высших курсах марксизма-ленинизма, а уж когда учебники для несовершеннолетних стал писать, так мамин язык и вовсе запамятовал».

Кака така мораль из сказанного проистекает?  Была б моя воля, согнал бы я ссаной тряпкой всех канцеляров в какой ни то поганый сарай, наладил бы репродукторы по углам с каноническим текстом: «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, –  ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! Не будь тебя – как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома? Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!» – и пару дней сырыми вожжами вбивал бы этот текст через жопу. Потом – простой тест, экзамент по-нашему: «Ну-ка, мил человек, скажи «старик». Молодец. А теперь «пацан». Хорошо. Ну, а теперь последнее, вот тебе бумажка, просто прочти: «Выхожу один я на дорогу, сквозь туман кремнистый путь блестит. Ночь темна, пустыня внемлет Богу, и звезда с звездою говорит». Кто экзамент с первого раза не осилит, того вожжами охаживать до полного соответствия.

А как по-другому? По-другому-то никак.